Мечты властей о слезании России с нефтяной иглы понемногу воплощаются — но не совсем так, как им хотелось бы: сырьевая рента неумолимо сокращается.
Как это происходит, показывает заведующий лабораторией ИНП РАН Дмитрий Белоусов в докладе «Горизонт 2040» Агентства стратегических инициатив и Российского экспортного центра:
⬇️ Доля энергосырьевого экспорта (нефть, газ, нефтепродукты) в ВВП постепенно сокращается — с 16,7% в 2011 г. до чуть более 10% в прошлом году — и продолжит падать: в 2023 г. Белоусов прогнозирует 7,2%.
⬇️ Сокращается и сам экспорт — если брать не номинальные цены, а реальные, с поправкой на инфляцию (а она последние годы высока даже в долларах: 7,04% в 2021 г., 6,45% в 2022 г. и 3,35% в 2023 г. — итого 17,8% за три года). В ценах 2019 года энергосырьевой экспорт России, по расчетам Белоусова, рос в прошлом десятилетии (с $203 млрд в 2010–2012 гг. до $226 млрд в 2018–2019 гг.), а затем стал падать. В 2022 г. он опустился ниже $200 млрд, а в прошлом году составил $177 млрд и, по прогнозу эксперта, останется на этом уровне до 2030 г. ($176 млрд).
⬇️ Падают и нефтегазовые доходы бюджета. По данным Минфина, если не брать аномальные 2020 и 2022 гг., они последние 6 лет составляли 8-9 трлн руб. в год — номинально, без учета инфляции, которая в России много выше, чем в США.
О том же пишут авторы энергетической главы доклада. Запасов в мире достаточно, а спрос будет снижаться, так что в долгосрочной перспективе они видят «риски сокращения цены на нефть и падения ресурсной ренты, что, в свою очередь, будет оказывать давление на нефтегазовые поступления бюджета».
Ситуацию усугубляет усиление энергоперехода в ЕС и Китае, отмечает Белоусов. «В энергетике Китая — тройной переход: с завозного угля на уголь местной добычи (ради энергетической безопасности); с угля на газ (в интересах улучшения экологической ситуации в городах); с углеводородов на возобновляемые источники энергии и атом».
В таких условиях надо поддержать нефтегазовую отрасль — обеспечить ее конкурентоспособность за счет развития технологий и гибкого налогового режима, советуют авторы энергетической главы. Запасов в мире достаточно, до 2050 г. какой-то спрос останется, поэтому стратегической задачей для РФ они называют «поставку на рынок „последней“ тонны нефти для максимизации извлечения своих ресурсов».
Для этого потребуются огромные деньги: потенциальные инвестиции авторы оценивают более чем в $20 млрд в год. Они стимулируют рост всей экономики за счет эффекта, который окажут на смежные отрасли. Нефтегазовая отрасль при этом превратится из «донора бюджета» в «драйвер инвестиций».
Белоусов предлагает иной рецепт: создавать новые центры получения ренты (например, технологической), которые должны заменять иссякающую энергосырьевую ренту. Другой вариант — нормальное развитие, о котором говорят десятилетиями: создавать «достаточно мощную и эффективную обычную экономику с высокомаржинальными секторами».
А пока Россия не найдет новую природную ренту на замену выпадающим доходам от экспорта углеводородов, ей придется переходить к режиму жесткой экономии, либо почти полностью прекращать утечку капитала, что означает рост дирижизма экономикой, считает доктор экономических наук Игорь Липсиц.
Белоусов давно предупреждает об угрозе исчерпания нефтегазовой ренты (так называется его слайд). Год назад он писал, что российскую экономику уже сейчас следует относить не к классическим «нефтяным странам», как ОАЭ или Саудовская Аравия, а скорее к странам с развитой обрабатывающей промышленностью, при этом добывающих собственные углеводороды, как США или Канада: уровень поступлений от экспорта нефти на душу населения, даже до коронавирусного кризиса, соответствовал им. «В дальнейшем ситуация разве что ухудшится. Нам предстоит конкурировать на „стоящих“ (или сжимающихся) энергетических рынках в условиях экологической и технологической гонки — причем со странами, изначально находящимися в более благоприятных условиях. Энергосырьевой сектор не будет точкой масштабного извлечения ренты», — предупреждал Белоусов.
Он настаивает, что решать проблему нужно сейчас, несмотря на всю неопределенность. Его прошлогодняя записка начиналась так: «Почему сейчас? Зачем далеко смотреть? — и так каждый месяц приносит кардинальные изменения… вот устоится все, тогда… Вопросы понятные. Законные. А вот установка — неверная. Не устоится».
