Уклониться от призыва в России стало еще сложнее: новые нормы об электронных повестках коснутся не только срочников, но и резервистов. При этом система не справляется и с уже мобилизованными: жалобы на отсутствие подготовки, обмундирования и полную некомпетентность командиров не прекращаются.
СМИ поговорили с российскими военными и их родственниками и выяснил, в чем заключается «подготовка» новобранцев, как их бросают на самоубийственные штурмы, забывают в лесах и бросают ждать команды без еды и медицинской помощи.
По открытым источникам подтверждена гибель в Украине почти 20 тысяч российских военных, что выше официально признанных потерь среди граждан СССР за десять лет войны в Афганистане. И 20 тысяч — это только те, чьи имена установлены, реальное число может быть вдвое больше. Американцы склоняются к оценке в 200 тысяч человек, имея в виду не только убитых, но и раненых, пленных и пропавших без вести. Столкнувшись с дефицитом опытных военных, российское командование отправляет на передовую не только тех, кто проходил срочную службу несколько лет назад, но и людей совершенно небоевых специальностей, бывших в запасе, или не служивших вообще.
В большинстве случаев обучение мобилизованных перед переброской в Украину ограничивается парой выстрелов из автомата или же не проводится вовсе. К чему это приводит, показал штурм Авдеевского укрепрайона мобилизованными из Иркутской области, после которого о приказе идти в бой без подготовки стали заявлять и другие военнослужащие. Можно было бы предположить, что спешная переброска неподготовленных мобилизованных в пекло вызвана начатым в феврале большим наступлением и раньше обучение все же проводилось. Но это не так: отсутствие подготовки среди новобранцев — обычная практика российского командования с начала войны.
Военный эксперт Павел Лузин отмечает, что мобилизация в России затронула людей немотивированных и, большей частью, необучаемых:
«Они набрали тех, кто не хотел воевать (иначе бы они уже ушли добровольцами), но при этом был достаточно глуп, покорен и запуган, чтобы не смочь этого избежать. Таких людей бесполезно учить. Интеллектуальная и моральная деградация российской армии посредством вовлечения таких кадров — давний курс Кремля, продолжающийся как минимум два последних десятилетия. На это накладываются отказ от реформы военного образования в 2011 году и общая деградация российского школьного образования. Иными словами, в сухопутных войсках и ВДВ среди офицеров, сержантов и солдат-контрактников преобладают отбросы системы школьного образования, отличающиеся своей покорностью».
По мнению Лузина, полноценный срок подготовки солдата к боевым действиям должен составлять как минимум полгода, но в российской армии даже официальные нормативы позволяют бросать срочников на фронт раньше: «Стандартный срок подготовки солдата в российской армии — 4 месяца. Он недостаточен даже при условии интенсивной учебы, но он установлен нормативно-правовым актом — Положением о военной службе, по которому срочник может быть отправлен на войну после 4 месяцев службы. В реальности нормальный срок подготовки солдата — от 6 до 12 месяцев, в зависимости от специальности и при условии компетентных младших командиров. Поскольку мобилизованные были в запасе лишь формально, они утратили все когда-то полученные знания и навыки. Это те же новобранцы по своему уровню».
Но даже эти предусмотренные государством на подготовку четыре месяца превращаются в полную профанацию. Ярослав, проходивший службу по контракту в военной части в Чебаркуле, рассказывает, что полигон, где должна была проходить подготовка мобилизованных, превратили в палаточный лагерь, а все «обучение» превратилось в постоянные пьянки: «В начале января из нашей части была массовая отправка в Украину — почти всю базу вычистили. Было восемь тысяч мобилизованных, сейчас никого не осталось, буквально три с половиной калеки. До этого все мобилизованные жили в палатках на полигоне, недалеко от базы, а срочники у них играли роль прислуги — могли тянуть наряды или прибирались, но о подготовке не было и речи. Когда им 200 тысяч на карту капнули, они будто с ума сошли. Чтобы никто не пытался выехать, им разрешили собрать деньги и арендовать „газель“. На ней каждый день привозили еду, которую они хотели. Из стандартного набора были выпивка, сигареты и мясо. Такая „газель“ была забита доверху изо дня в день».
Ярослав рассказывает, что в итоге спустя несколько месяцев мобилизованных отправили в Украину без подготовки: «В течение двух-трех месяцев они только ели и бухали, а потом их отправляли в Украину с такой „хорошей“ подготовкой. Ни разу не видел, чтобы они стреляли или хоть что-то делали. Среди мобилизованных встречались и те, кто отслужил много лет назад, но ситуация с ними такая же: никто из них автомат в руках не держал да и в спартанских условиях никогда не жил. Максимум, что они могли делать на срочной службе, — работать грузчиком или дворником».
Ни разу не видел, чтобы мобилизованные за все время подготовки стреляли или хоть что-то делали
Из-за отсутствия подготовки и рабочего оружия уже спустя две недели из 500 мобилизованных в живых осталось всего несколько человек. Ярослав рассказывает, что выживших чаще всего повторно отправляют на фронт: «Я приехал в Чебаркуль, познакомился с некоторыми из мобилизованных — и их спустя несколько дней отправили в Украину. Всего отправили две группы: одна — пятьсот человек, другая — триста. После этого прошло несколько недель, и я опять вижу их в части. Все пьяные стоят у магазина. Я подошел спросить, почему они здесь, а они сказали, что спустя две недели после того, как их туда отправили, всех убили, остались только они вдевятером. Из пятисот человек. Их поставили с ржавыми автоматами 70-80-х годов выпуска — за технику никому из мобилизованных обычно садиться не дают. За две недели всех разбомбило, командиры кинули, а они остались, и никто не давал им уйти. После того как там всех уже в мясо превратили, они убежали и вернулись на базу в Чебаркуль. Обычно таких потом увозят в какой-нибудь подвал и держат там. Видимо, ждут, когда они одумаются и согласятся вновь поехать в Украину. Сейчас пулю, к сожалению, можно получить и от своих, и от чужих».
Поначалу большие потери в рядах армии Минобороны пыталось компенсировать с помощью переброски военных-контрактников, но позднее стали отправлять и мобилизованных. По словам Ярослава, их подготовка аналогична навыкам мобилизованных в части в Чебаркуле: «До перевода в Чебаркуль я служил в Таджикистане. Поехал туда, потому что мне сказали, что оттуда в Украину не отправляют, — правда, потом выяснилось, что отправляют всех. И сейчас с мобилизованными там происходит что-то похожее. Я созванивался с парнями, с которыми подружился в Таджикистане, и они рассказали, что недавно туда отправили около двухсот мобилизованных. База в Таджикистане предназначалась всегда для контрактников, никто до сих пор не понимает, что они там делают. Таджикистан — это все-таки исламское государство, со своими обычаями и культурой. Нам в начале целую лекцию прочитали о том, как нужно себя правильно вести. Но мобилизованных это не касается, потому что им так же каждый день из города привозят мясо и выпивку».
Отсутствие подготовки соседствует с распоряжениями командования экипироваться и даже чинить танки за свой счет. Сообщения о дефиците экипировки для мобилизованных стали появляться после первых же дней объявления «частичной» мобилизации. Но на самом деле ситуация еще хуже: помимо покупки экипировки, от мобилизованных требуют скидываться на новую технику. По словам Анатолия, после отправки в часть его подготовка ограничилась несколькими выстрелами из автомата, но зато всю роту заставили скинуться на УАЗик — чтобы было на чем ездить после переброски в Украину: «Меня забрали у подъезда полицейские, сказали, что я уже четыре дня был в розыске. Когда привезли в военкомат, объяснили, что подписывать ничего не нужно, — за меня уже все подписали. Добровольно я бы этого никогда не сделал. В итоге меня отправили в часть в Пензу. Никакой подготовки особо не было, иногда нас возили на полигон пострелять несколько раз — и все. Я понял, что если отправят в Украину, то там и сдохну. Я осознал, что мне это все не нужно, — жизнь дороже, да и семья есть.
Спустя месяц я обратился в госпиталь с болями в спине — у меня был в свое время перелом позвоночника. Мне дали направление на военно-врачебную комиссию и госпитализировали. Во время пребывания в больнице мне позвонил ротный, непосредственно мой командир, и попросил для нужд роты приобрести УАЗик и „Ниву“. Транспорт нужен был для того, чтобы наша рота смогла передвигаться и перевозить патроны и какие-то материалы уже в самой Украине. Меня как раз должны были выписать, и я решил заняться покупкой во время десятидневной реабилитации. Однако все сложилось совсем не так. Когда после выписки я приехал в артиллерийское училище — туда переместился пункт временной дислокации, — мне майор сказал, что завтра я еду убивать.
В итоге на следующий день я перепрыгнул через забор и уехал домой, к своей семье. Но подумал, что УАЗик лучше все-таки купить, чтобы не было проблем в части. Я снял квартиру в Пензе и начал искать УАЗик. На машину мы скидывались всей ротой, а деньги переводили жене нашего командира — это около 250 тысяч рублей.
Однако когда я вернулся, мне сказали, что на меня завели дело за самовольное оставление части. При этом я отсутствовал недолго и покупал машину, как меня попросил командир. УАЗик я оставил там, его потом перевезли в Воронеж, а оттуда уже в Украину.
УАЗик нужен, чтобы наша рота смогла передвигаться и перевозить патроны в Украине. Мы скинулись всей ротой.
Мне назначили доследственную военно-врачебную комиссию (ВВК). Там мне поставили категорию А, что при моих болячках вообще уму непостижимо. Одна сотрудница сказала, что ничего страшного, мои родные поплачут два года, а потом забудут. Сейчас я на съемной квартире, разбирательство по делу еще идет, и я технически прикомандирован к своей части. Недавно мне позвонили и сказали, что я должен туда вернуться. Мой адвокат это подтвердила и посоветовала ехать в часть. Но мы стараемся договориться, чтобы я там не жил. В таком месте никому не захочется оставаться, там совсем всё нехорошо. Ребята бухают весь день, а вечером построения. Рутина примерно такая. Учений давно нет, потому что они якобы уже давно прошли. Видимо, речь идет про те несколько раз, когда нас возили пострелять. А когда я там был в последний раз, к нам как-то приехал полковник и проводил строевой смотр, показал, что нам выдадут при отправке в Украину. После этого ребятам, конечно, что-то выдали, но точно не в том экземпляре, который мы видели».
Российская армия несет потери и из-за отсутствия мотивации у военнослужащих и непонимания задач, которые они должны выполнять на территории Украины. Большинство не только не хочет стать расходным материалом, но и не может и не хочет убивать. Эти настроения усиливаются, когда ожидания многих из новобранцев не оправдываются: они надеются быть на подхвате у профессиональных военных, думают, что их подготовят, а их бросают прямо на передовую.
В СМИ неоднократно приводились примеры того, как российское командование сознательно посылает солдат в самоубийственные атаки под Марьинкой Донецкой области, чтобы выявить огневые позиции ВСУ, а потом накрыть украинцев артиллерией или минометами. Именно в такой ситуации оказался брат Екатерины, когда его отправили в «ДНР». Его вместе с другими мобилизованными — безо всякой подготовки и инструкций — бросили в бой под Марьинкой. После этого военные отказались участвовать в боевых действиях: «Мне позвонил брат и сказал: „Нам приказали идти. Что делать? У меня есть 20 минут, чтобы принять решение. За неисполнение грозятся судом”. Для меня это было неожиданностью. Я думала, что ни в каких боях он не участвует, а только тренируется. Ведь когда его перекинули в Донецк, я ему сразу начала писать, чтобы он ни во что не ввязывался и никуда не ходил. Но брат сказал, что его просто везут на трехмесячную подготовку. Я тогда сразу поняла, что здесь что-то не так.
До этого звонка он был в Лисичанске — подготавливал окопы для других ребят. Ему сказали, что их повезут на третью линию, но по факту выглядело это так: две стороны — на одной ВСУ, на другой русские, а посередине ребята, которых привезли копать, и постоянные обстрелы. Брат рассказывал, что им даже лопат не выдали. Просто сказали сидеть и ждать, когда будут материалы.
В итоге их разделили на небольшие группы по несколько человек. Они нашли заброшенные домики и поселились там, чтобы дождаться начальства. У них не было даже еды — никаких сухпайков никто не давал. Они заколотили окна, вскрыли пол и выкопали небольшую ямку, чтобы было где укрыться в случае обстрела. Копать им пришлось походными ложками.
Ямку, чтобы укрыться в случае обстрела, копали походными ложками.
Спустя двое суток они взяли машину, доехали до рынка и купили еду, воду, гвозди и лопаты. Вернулись обратно и так жили еще полторы недели. Потом за ними приехали, дали пять минут на сборы и отвезли обратно в Донецк, а после уже совсем на передовую — сначала в Александровку, а потом в Марьинку.
Мой брат — штурмовик, и его группа должна была брать какую-то позицию, но по факту они просто пытались выжить. Кто-то прятался в лесах, многих контузило, одному полголовы снесло от снаряда. Они не думали отказываться от участия, пока они не увидели все своими глазами.
После первого боя прошло всего два дня, и их снова стали туда отправлять. По телефону брат рассказал мне, что многие еще в себя не пришли и дезориентированы, медицинскую помощь им никто не оказывает. В итоге они отказались идти. Тогда им приказали сидеть и ждать командира, чтобы тот разобрался в ситуации, грозили судом и отсидкой в тюрьме.
Я понимала, что бездействовать нельзя, и стала искать информацию в интернете. Пыталась понять, как его можно оттуда вывезти. Так я вышла на движение сознательных отказников, где мне сразу сказали, что в суд дело не пойдет, его просто там закроют. Тогда мы с волонтерами нашли парней, которые самовольно ушли оттуда в похожей ситуации и никто их не посадил. Разузнали все детали и посоветовали ребятам уходить оттуда, но решились только мой брат и его друг.
Мы хотели, чтобы они выбирались полями и лесами, а потом обратились в военную полицию, но уже в России. Командир особо не следил за группой, поэтому уйти незаметно не составляло труда. У нас был план, по которому их должны были высадить километров за девять от КПП. Однако потом я узнала, что ребята собираются вернуться обратно. Оставшихся парней, тех, кто не пошел с ними, раздели догола, разоружили и увезли в неизвестном направлении. Они позвонили моему брату и сказали, что их ждут до вечера, иначе будут последствия. Слава богу, мне удалось их отговорить возвращаться.
Тех, кто не пошел с ними, раздели догола, разоружили и увезли в неизвестном направлении
Однако наш план все равно провалился. Они пошли по лесу не за девять километров, как планировалось, а максимум за километр от КПП. Естественно, их заметили и поймали уже на территории Ростовской области. У них забрали военные билеты и вызвали военную полицию, а те сказали, чтобы их возвращали обратно в „ДНР“. Утром их увезли, а мы трое суток не знали, где они и что с ними. По словам брата, в это время с ними проводили воспитательную работу. Им сказали, что отпустят, только если они согласятся дальше воевать, в ином случае грозили семилетним сроком. Они согласились.
В итоге их перевели в другую роту, где командир полояльнее. Я отговаривала их, но они сказали, что будут дожидаться отпуска. Теперь они выходили на задания два через шесть и никуда не лезли — просто отсиживались в подвалах. Иногда могли сказать, что пошли, но на самом деле никуда не ходили. Их старшой прикрывал. Но потом старшого ранило, и прикрывать стало некому. Чтобы выбраться оттуда, брат стал добиваться отпуска. В январе у него получилось, но обернулось это только в худшую сторону.
Он ушел в отпуск и, естественно, возвращаться в зону боевых действий не захотел. Ему стали угрожать тем, что припишут дело о самовольном оставлении части и об отказе от выполнения приказов и передадут в следственный комитет. Они заявили, что никто его ни в какой отпуск не отпускал, — документов там не подписывают, поэтому доказать что-то очень трудно.
В итоге, по совету юриста, брат вернулся в часть, но не в „ДНР“, а в Ростове. Провел там около трех дней. Его уговаривали вернуться обратно, но он настоял на своем и стал собирать документы, чтобы подать на военно-врачебную комиссию. Параллельно мы отправили рапорт на перевод на альтернативку. Но говорят, что он не имеет права просить какого-то перевода, потому что указ президента о мобилизации отменяет все, что было до этого. Мы думаем его вытащить за счет здоровья. По-другому нельзя, иначе и правда будет статья.
Помимо моего брата, из отпуска не вернулось человек 200. Никто не хочет туда возвращаться. Даже во время того первого задания, когда их обстреливали со всех сторон, все ребята думали только о том, как спрятаться, а не как в кого-то попасть. Брат до сих пор не может перестать при ходьбе смотреть, что лежит у него под ногами, и напрягается от звука сирены скорой помощи.
Оставшиеся воевать ребята передали, что к ним приехал командир части и устроил разбор полетов. Приставив одному парню пистолет к голове, сказал командиру роты: если еще кто-то у тебя будет отказываться идти в бой, смело стреляем в голову каждому, и ничего за это не будет».
Пренебрежение военной этикой, повсеместный произвол, ошибки в планировании и хаос постоянно сопровождают российское командование. Офицеры отказываются выполнять приказы, а командиры систематически бросают солдат на поле боя, оставляя без связи и дальнейших распоряжений. Айсель, жена одного из мобилизованных, рассказывает, что после переброски мужа в Луганскую область его роту оставили в лесу без связи и еды: «Спустя месяц после того, как мужа забрали в часть, я потеряла с ним связь и только через жен других мобилизованных узнала, что его отправили в Украину. Однажды муж позвонил мне с незнакомого номера. Я потом посмотрела в интернете код и поняла, что он в Луганске. Сказал, что их высадили в лесу и бросили — они там жевали листья около четырех дней и не понимали, что делать и куда идти. Они так и бродили, пока нужные батальоны их не нашли и не пристроили к себе. Даже когда их забрали, еды и воды у них практически не было, но когда пошло много жалоб, то начала ездить гуманитарная помощь».
В апреле аналитики CIT заявляли, что среди военнослужащих, побывавших в Украине, около 20–40% не возвращаются обратно. В статистику общих потерь вносят свою лепту и те, кто изначально отказывается ехать в зону боевых действий. Именно так сразу же поступил Александр, когда его мобилизовали: несмотря на угрозы и давление, он наотрез отказался подписывать контракт для отправки в Украину и добился, чтобы его положили на лечение в госпиталь.
«20 сентября мне принесли повестку, где о предстоящей мобилизации не было ни слова, — рассказывает Александр. — Там было сказано, что я должен явиться „для уточнения учетных данных”. Знакомые сказали, что нужно просто прийти в назначенное время в военкомат, сказать, что у меня изменилось, и больше ничего. Другого я не предполагал, поэтому 22-го пошел в военкомат. Там у меня сразу забрали военный билет и велели ждать в коридоре военного комиссара, чтобы он ответил на все вопросы. На улицу никого не выпускали. Комиссар зачитал список из 20-25 фамилий, и все из перечисленных должны были сесть в автобус и отправиться в воинскую часть. На наши вопросы никто не отвечал, говорили, что мы должны следовать приказам. Никакой медкомиссии и проверок у нас не было, мобилизационных предписаний на руки не выдавали. Просто посадили в автобус, и все.
У меня с собой были только кошелек, паспорт и военный билет с повесткой. С таким набором я и уехал в воинскую часть — штаб дивизии нашего города, где проходило дальнейшее распределение. Несогласным приказали ждать, тех, кто не противился, отправили подписывать контракты. В конце дня осталось человек десять, и нам стали угрожать — заставляли подписать контракт под угрозой отсидки в тюрьме, говорили, что нам некуда деваться. Кто-то испугался и подписал, но я и еще четыре человека стояли на своем. Потом нас отправили в разные подразделения и отвели к автобусу. Мне стало плохо, и я решил уйти к родственникам через КПП. На удивление, меня выпустили. Я съездил за лекарствами, а когда вернулся, мне сказали, что всех, кто отказался подписать контракт, оставят в военкомате на ночь — со всем должен разбираться военный прокурор.
У меня с собой были только кошелек, паспорт и военный билет с повесткой. С таким набором я и уехал в воинскую часть
Военный прокурор на следующий день так и не приехал. Нам сказали, что можно написать рапорт и отправляться на выходные домой. Однако выяснилось, что я уже числюсь в списках самовольно оставивших часть и должен явиться туда, куда меня распределили. Тогда я поехал в военную прокуратуру, где мне сказали, что в любом случае я должен доехать до своей части. Пока я думал, что делать, мне позвонили и сказали, что я уже числюсь в розыске и, если не явлюсь, заведут уголовное дело.
Уже в части я познакомился с женщиной из отдела кадров, которая обещала мне помочь, согласившись с тем, что к службе я не годен. Я написал рапорт и уехал домой до следующего понедельника. Но ответа все не было. Тогда я написал второй, где обязался звонить им каждый день, но в часть не приезжать.
Так прошло несколько месяцев. В ноябре мне стали звонить из части и угрожать тюрьмой. Мы с супругой начали общаться с прокуратурой. Мы подали иск в суд, заседание назначили молниеносно, спустя два дня. Суд мы проиграли, нам отказали во всех наших ходатайствах, даже в замене военной службы на альтернативную. Тогда же пришло письмо, что, если я не явлюсь в часть, мое дело передадут в СК. Я приехал, и меня больше не выпустили из части.
Тогда я написал рапорт на прохождение ВВК — у меня ухудшилось психологическое состояние. Когда я был у гражданского врача, мне поставили предварительный диагноз тревожно-депрессивного расстройства. Но врач в госпитале сказал, что я просто трус. Однако я не сдавался, и в конце концов он выдал мне рекомендацию, чтобы меня отправили в другой госпиталь, потому что у него был приказ свыше не ставить никому категорию Д. На тот момент из воинской части меня не выпускали даже в магазин, а во все госпитали возили только с сопровождением. Я решил активировать свой рапорт на АГС и постоянно повторял, что не хочу учиться убивать и не буду.
Из воинской части меня не выпускали даже в магазин, а в госпиталь возили только с сопровождением
Спустя какое-то время меня и еще одного мобилизованного вызвали в отдел кадров штаба дивизии и отчитали за то, что мы не выполняем никаких служебных обязанностей. По итогу нас привлекли к бумажной работе в штабе. Потом меня отправили на госпитализацию, но, к моему удивлению, не в Подольск, а туда, куда меня возили изначально. Там уже был другой врач, он предложил мне лечь в госпиталь, и вот я нахожусь здесь. У меня берут анализы, и я жду каких-то решений сверху. В альтернативной службе мне опять отказали, объясняя это тем, что это не предусмотрено федеральными законами и что мы уже проиграли суд. Но в любом случае убивать украинцев я не поеду».
По словам координатора движения «Сознательных отказников» Елены Поповой, сложнее работать с теми, кто успел побывать в зоне боевых действий даже непродолжительное время: большинство вернувшихся находятся в состоянии шока и не понимают, как им действовать дальше, чтобы их не отправили туда вновь.
«После Нового года количество обращений к нам стало меньше. Все уже поняли, что идти куда-то, когда пришла повестка, необязательно. Трудности стали возникать с теми, кто вернулся из Украины и пытается уйти. Таким людям тяжело выстраивать какую-то линию самостоятельно — у всех проблемы, связанные с психологическим состоянием. Подобных случаев сейчас большинство, но, к сожалению, их число не соотносится с тем, сколько людей воюет. По сути, это капля в море. Еще проблематичнее с теми, кто все еще находится там. Я понимаю, что большинство из них травмированы, и, к сожалению, не могу дать им каких-то четких инструкций. Каждый конкретный случай нужно разбирать индивидуально.
Ко мне обратилась женщина, ее мужа отправили в Луганск. Она рассказала, что его бросили туда неподготовленного, но я не занимаюсь вопросами подготовки, мое дело — вытаскивать парней из этой заварухи. Я ей так и сказала, уточнив, хотят ли они, чтобы ее муж перестал участвовать в этом преступлении. Мне начали говорить про какие-то болячки, но для увольнения этого бы не хватило. Спустя время выяснилось, что эта женщина поехала к мужу в Луганск со своим ребенком. В зону боевых действий. Она оправдывала это тем, что они давно не виделись.
Мне кажется, люди до сих пор не понимают, куда они едут. Мы пытались придумать какие-то ходы, чтобы вытащить его оттуда. У него как раз было три дня отпуска, и они с женой сняли номер в гостинице. Я предложила сделать всё, чтобы его отправили в госпиталь в Россию, где уже можно написать рапорт и отказываться от военной службы. Но они все какие-то безвольные, к ним может подойти полиция „ЛНР“ и попросить военный билет, а они им его отдадут. А зачем? Я ей говорю, это даже не военные, а просто полиция „ЛНР“, российские военнослужащие не в их юрисдикции. Но никто не слушает, все чего-то боятся и живут в несуществующей реальности.
Они все какие-то безвольные, к ним может подойти полиция „ЛНР“ и попросить военный билет, а они им его отдадут.
Люди, у которых раньше не было опыта в защите своего права, в большинстве своем отступают перед полицией и военными. В самом начале было много случаев насильственного призыва, особенно в Питере и Москве, куда люди приезжают на заработки. К парням могли посреди ночи вломиться в номер в хостеле, потребовать отдать паспорта, а потом увезти в военкомат. Некоторым удавалось дозвониться до волонтеров, но тяжелых историй в период мобилизации было много.
Я всегда задаюсь вопросом: почему нас находят только тогда, когда их мужья или сыновья уже находятся в Украине, что им мешало найти нас до того, как все стало фатально? Все просыпаются только тогда, когда видят безобразные условия, отсутствие подготовки и смерть.
Все просыпаются только тогда, когда видят безобразные условия, отсутствие подготовки и смерть
Но выход есть, и многие из тех военных, кто подали рапорты, избежали отправки в Украину. Мы советуем давить на альтернативную службу, потому что других решений пока не видим. Медицина очень редко срабатывает — только если ногу кому-то оторвало, но тогда и без усилий нашей организации людей увольняют.
Главное понимать, что, когда вы подаете рапорт на альтернативку, его цель не в том, чтобы вас действительно перевели, а в том, чтобы не отправили воевать. В начале войны кого-то еще могли выпускать из части, но сейчас таких случаев уже нет. Все будут сидеть со своими рапортами в частях до конца, и это нужно понимать.
Был случай, когда парня грубо пытались затащить в эшелон и отправить в Украину, а он сказал: сначала рассмотрите мой рапорт. В итоге командир дал приказ насильственно отвезти его на вокзал. Туда пришла мать этого парня и начала снимать все на камеру. Вызвали ФСБ-шников, долго что-то разъясняли, но в итоге парня увезли обратно в часть, где командование написало обращение в гарнизонный суд с сообщением, что мобилизованный совершил дисциплинарный проступок — отказался от исполнения приказа. Мать парня нашла адвоката, состоялось слушание, и дело перевели в военно-следственный отдел, и, хотя ситуация до сих пор не ясна, убивать украинцев без его согласия отправить не смогли».
